Глаза,чтобы плакать [По моей могиле кто-то ходил. Человек с улицы. С моей-то рожей. Глаза, чтобы плакать. Хлеб могильщиков] - Фредерик Дар

Медина уселся напротив меня в свое любимое кресло.

— Как вы себя чувствуете, Жеф?

— Превосходно.

— Я тоже. Спешу вам сообщить, что моя сегодняшняя статья стала газетной сенсацией. Держу пари, весь Париж будет говорить только о ней.

Он протянул мне газетный номер. Мгновение я поколебался, но любопытство все же одержало верх, и я взял из его рук газету. Редакционная статья располагалась на своем обычном месте. Все-таки Медина сумел сам что-то родить. Я умирал от желания поскорее пробежать глазами его опус. Эмма устроилась на подлокотнике моего кресла и принялась читать через мое плечо. Медина тем временем налил себе виски и принялся разглагольствовать:

— Естественно, я уступаю вам по стилю, но статья ценна прежде всего своей информативной стороной.

Ему потребовалось не более тридцати строк, чтобы создать настоящий шедевр:

«Прошел слух, что писатель-нацист Жан-Франсуа Руа якобы вернулся во Францию после тринадцати лет, проведенных на чужбине. Поговаривают также, что Руа перенес пластическую операцию, значительно изменившую его внешность».

После этого следовали два путаных абзаца с банальными рассуждениями по поводу отсутствия совести у тех, кто, будучи виновным в смерти своих соотечественников, осмеливается тем не менее заявляться на родину, прикрывшись маской. Написано плоско, но беспощадно. Жестокость статьи пугала. Я дочитал ее до конца и не спеша сложил газету, ощущая полнейшее спокойствие. Так бывают спокойны профессиональные борцы перед лицом противника.

— Как ты посмел совершить столь чудовищный поступок! — возмутилась Эмма.

Медина даже не взглянул в ее сторону, целиком поглощенный наблюдением за моей реакцией. Я достал сигарету и закурил.

— Мне совершенно ясно, дорогой Медина, что вы никогда не будете писать. Как можно было столь интересную информацию представить в такой убогой форме? Обвиняя меня, вы добились прямо противоположного результата. Я выгляжу весьма привлекательно в глазах читателей. Впрочем, можно было бы разработать именно эту линию, постараться вызвать жалость, упирая на трагичность моего положения. Бедный тип, лишенный всего, безусловно, конченый человек, возвращается во Францию, прибегнув к маскировке! Из этого можно кое-что выжать! Хотите, я напишу продолжение?

Моя реакция потрясла Медину. Он ожидал всего, чего угодно, только не этого.

— Вы блестяще исполняете роль Сирано! — с трудом выдавил он.

— Когда меня к тому принуждают!

Медина в сердцах швырнул газету на пол.

— Плохая или хорошая, эта статья знаменует собой тем не менее коренной перелом в вашей жизни, которая теперь зависит от последующих выступлений газеты. Мы можем подтвердить эту информацию, а можем ее опровергнуть. Выбор остается за вами…

Я почувствовал на своем плече руку Эммы. Она была рядом. Я нутром ощущал ее нерушимое стремление до конца бороться за наше счастье, до которого было еще так далеко…

— Ваша статья оказалась ненужной, Фернан. Я сделал свой выбор еще до вашего возвращения. Эмма может подтвердить. Я согласен продолжать наше сотрудничество.

Выражение облегчения читалось на лице Медины, возвращая ему человечность и почти любезность.

— Ну что же, в добрый час.

Я поднялся.

— Мне бы хотелось немедленно приступить к работе над статьей для завтрашнего номера.

— Очень хорошо, я тотчас же позвоню в редакцию, чтобы дали опровержение в вечернем номере.

— Как вам будет угодно. А вы не боитесь, что ваши хозяева впредь утратят доверие к вашей информации, сочтя ее легковесной?

— Мои хозяева слишком дорожат мною, чтобы применять санкции за подобную мелочь!

Против обыкновения, половину послеобеденного времени я провел запершись в своей комнате. Когда я спустился вниз с готовой статьей, Медина вновь ушел в свою редакцию, а Эмма мыла на кухне посуду.

— Я не хотела вас беспокоить, Жеф, так как догадалась, что вы работаете.

— Так оно и было. Вот результат моих трудов.

Как обычно, она была моим первым читателем, я доверял ее мнению. На сей раз моя статья носила название «Письмо отчаявшегося» и начиналась так: «Господин комиссар! Пусть весь белый свет обвинят в моей смерти! Я решил положить конец своей жизни, так как она стала невозможной в этом насквозь прогнившем обществе, где с каждым днем усиливаются преследования людей доброй воли…» и так далее, еще две страницы в том же духе. Никогда в жизни я не писал ничего более беспощадного и отчаянного. С каждой прочитанной строкой Эмма становилась все печальнее, на глаза у нее навернулись слезы. Дойдя до конца статьи, она с плачем бросилась мне на шею.

— О Жеф, любовь моя, как же это грустно, хочется умереть! Неужели вы так отчаялись?

— Нет, Эмма, просто я с горечью смотрю на жизнь. Коль скоро ваш муж требует от меня статей, он их получит. Но я вам гарантирую, что репутацию оптимиста они ему не создадут.

Вечером за ужином я вручил написанное Фернану так, словно это был подарок к празднику. Он принялся читать, налегая при этом на закуски. Закончив чтение, он степенным жестом законного собственника отправил листки со статьей себе в карман. Через несколько минут он пойдет в кабинет и перепишет своим мелким, нервным почерком мое творение, после чего статья окончательно и бесповоротно станет его собственностью.

— Знаете, Руа, — проговорил Медина, вытирая губы салфеткой, — было бы действительно жаль, если бы вы перестали писать. Очень трудно будет найти вам замену. Люди вашего таланта на дороге не валяются.

Самым удивительным было то, что он говорил искренне.

Приступив к антрекоту, Медина продолжил:

— Я в восхищении от вашей идеи представить статью в форме письма к комиссару полиции. Подобные оригинальные находки свойственны только вам!

— Спасибо… В свою очередь я тоже хочу сделать вам комплимент, Медина!

— Слушаю вас!

— Я просто в восхищении от вашего присутствия духа, от вашей отваги.

— Что вы имеете в виду?

— Вы строите свою карьеру на песке. Я отношусь к группе риска, к тому же гораздо старше вас. По не зависящим от меня причинам наше сотрудничество может прекратиться в любой момент. Что вы будете тогда делать?

Фернан хрустнул пальцами.

— Жеф, я вовсе не собираюсь становиться известным писателем. Я мечтаю лишь преуспеть в издательском деле. Достичь подобной цели значительно легче, если иметь за плечами репутацию мастера пера. Как только я получу место главного редактора, необходимость писать самому отпадет. Я буду учить писательскому ремеслу своих подчиненных и править их рукописи.

Судя по всему, он ясно представлял свой жизненный путь и собирался во что бы то ни стало добиться осуществления поставленных задач.

— Я уже получил массу предложений от других газет, — продолжил Фернан, — но решил не торопиться. В нужный момент я буду иметь все основания потребовать то, что мне причитается. Я легко смогу это сделать еще и потому, что наш теперешний главный редактор тяжело болен. У меня есть достаточно причин надеяться, что у него рак.

— Как же ты низок, Фернан! — побледнев, вымолвила Эмма и поднялась из-за стола. Она, как автомат, прошагала к выходу, не удостоив нас взглядом. Медина оставил реплику жены без внимания. Пожав Плечами, он вновь принялся за еду.

— Моя жена слишком впечатлительна, — не переставая жевать, произнес он со вздохом.

— Мало кому из женщин нравятся циники и грубияны, — заметил я.

Медина вытер губы и отложил в сторону салфетку.

— Ну хватит об этом, Руа! Иначе наше совместно проживание слишком осложнится.

С этими словами он вышел из-за стола и направился писать «свою» статью.

7

Я уже не спал, но и еще не проснулся окончательно. Нежась в сладкой полудреме, я пытался соединить воедино обрывки мыслей о моей теперешней жизни. Мне было хорошо в этом доме. Я вел вполне устраивающее меня растительное существование. В конце концов, какое мне дело до морального облика Медины? До тех пор, пока я буду писать, он меня не выдаст и не откажет в убежище, ведь он заинтересован в моей безопасности. Одна статья в день — не слишком высокая плата за его услуги. Ярость, которую я испытывал в последние дни, по зрелом размышлении показалась мне теперь весьма нелепой. Следовало посмотреть на ситуацию под другим углом зрения и воспринимать себя не как жертву обмана Медины, а, скорее, как его постояльца, оплачивающего предъявляемые счета натурой в виде пятидесяти строк в день. Дешевка, если быть до конца честным.

Мои вяло текущие мысли оборвал страшный крик, от которого кровь в жилах похолодела. Кричала Эмма, в этом не могло быть никаких сомнений. Я вскочил с кровати и, как был, в пижаме, вылетел в коридор.